е щ е  н е  у с п е л и  з а ж и т ь  о с т а т к и  в ч е р а ш н е г о  д н я
н е п р о с т о  д е р ж а т ь  в  се б е,  н о  в д р у г  п о - д р у г о м у  н е л ь з я ?
живут ли в моей голове люди, кроме тебя?
«какая же ты конченая».
последние слова, которые произнес Кирилл, мой теперь уже бывший парень, перед тем, как за ним с грохотом захлопнулась дверь. слезы текут по щекам, и я не понимаю почему, ведь я ничего не чувствую. совсем ничего. мне абсолютно не больно, хотя определенно должно быть, ведь полчаса назад мой любимый мужчина признался в том, что изменил мне. ему хотелось проверить, испытываю ли я по отношению к нему хоть что-нибудь, и он не придумал ничего лучше, чем трахнуть какую-то шлюху. он думал, я буду ревновать. он думал, я расколочу всю посуду в его квартире. он думал, я буду рвать и метать, посылать его к черту и проклинать тот день, когда мы встретились. и я действительно закатила ему скандал — но не по той причине, что он разбил мне сердце, а потому что он решил подкинуть мне проблем тогда, когда моя жизнь и без того напоминает ад. он требовал любви, заботы, ласки и внимания, а мне хотелось, чтобы меня никто не трогал. прошло восемь месяцев со дня смерти Али, но я все еще не научилась жить дальше. когда я заверяла родителей или Сережу в том, что все в порядке, на самом деле я безбожно лгала. у меня в груди — огромная дыра. там, где была Аля, теперь больше нет ничего, зияющая пустота, пронзительная, звенящая тишина. я не понимаю, как можно двигаться дальше, когда у тебя забрали самое ценное, половинку твоей души. сейчас ее тело гниет где-то там под землей, а я здесь, должна улыбаться, смеяться, встречаться с друзьями и выяснять отношения со своим гребаным парнем, которому, видите ли, недоставало любви. если бы он только знал, насколько мне похуй. и это самое страшное — совсем ничего не чувствовать. тебе изменяют, тебя предают, тебе всаживают нож в спину и проворачивают несколько раз в надежде, что ты будешь корчиться в невообразимых муках, а ты думаешь лишь о том, что ее больше нет рядом. как это, блять, возможно? почему так получилось? кто в этом виноват? почему ее забрали у меня? у меня нет ответа ни на один вопрос, и я понимаю, насколько это эгоистично, думать о том, как мне плохо, ведь это она умерла, но, черт возьми, в этом и есть главная суть. ее больше нет, а я есть. она умерла и больше не страдает, а я схожу с ума от одиночества. меня постоянно окружают люди — друзья, подруги, навязчивые поклонники, просто приятели — но это все не то. и я знаю, что есть те, кому ничуть не лучше, что мои родители и Сережа точно так же испытывают непостижимую боль утраты, и возможно, мне станет легче, если я позволю себе поговорить с ними об этом, но у меня язык не поворачивается произнести ее имя вслух. мы были настолько разными, насколько это только возможно, и все-таки она была моей родственной душой. мы слушали разную музыку, у нас были разные увлечения, нам нравились разные парни, но все же Аля понимала меня без слов. она была моей тихой гаванью, в то время как я напоминала бушующий вулкан и постоянно втягивала ее в неприятности. я вела ее за собой, и она безоговорочно мне доверяла. теперь в моей жизни нет человека, к которому я могла бы заявиться посреди ночи просто потому, что мне скучно или срочно нужна поддержка. вернее... кажется, такой человек есть, но в глубине души я понимаю, что это неправильно, думать о Журавлеве в таком ключе, пользоваться его добротой. да и к тому же, насколько его желание искреннее? то и дело я ловлю себя на мысли о том, что, возможно, он всего лишь видит во мне ее, поэтому продолжает ко мне тянуться, наивно пытаясь заделать пробоину, образовавшуюся в его душе после ее смерти. так не должно быть. я не хочу привязываться к нему, не хочу, чтобы именно он стал тем человеком, который, спустя восемь месяцев холода и пустоты, заставит меня впервые что-то почувствовать. лучше пускай все остается, как есть. мне стоит держаться от него подальше, даже если его присутствие в моей жизни это одна из немногих вещей, которые заставляют меня улыбаться.

и я старалась, правда старалась минимизировать наше общение. в последние пару недель я реже отвечала на сообщения, и даже если в ленте попадался какой-нибудь забавный рилс, который обязательно понравился бы ему, я била себя по рукам и усилием воли заставляла себя скролить дальше. слишком уж часто я стала улыбаться при виде уведомления с его именем на экране. так не должно быть, я обязана прекратить все это. я убеждала себя в том, что это пройдет, что мне просто не хватает Али, как и ему, и поэтому мы так цепляемся друг за друга; мне не хотелось признаваться самой себе в том, что на самом деле я испытываю к нему симпатию вовсе не потому, что его так искренне и преданно любила Аля, и он был важным человеком в ее жизни, а потому что он постепенно сумел пробить мою броню и стать кем-то особенным и для меня тоже. мне это не нужно, мне не нужен он, его глупые песни, его «доброе утро» и «почему-то напомнило тебя» в сопровождении какой-нибудь дурацкой картинки с изображением разозлившегося хомячка, мне не нужны его забота и хорошее отношение. почему я ничего не чувствую, когда смотрю на Кирилла, парня, с которым провела под одной крышей последние несколько месяцев, но стоит мне только зайти в телеграм и увидеть аватарку Журавлева, как по телу тут же разливается тепло? это глупо, это неправильно, это как-то... по-детски что ли. мы же взрослые люди, мы можем управлять своими эмоциями, если в этом есть особая необходимость. и даже несмотря на все эти мысли, на попытки как-то обуздать рвущиеся наружу грешные желания, я все равно набрала его номер сегодня. потому что я знала, что он все бросит и приедет. потому что, черт возьми, я хотела, чтобы он все бросил и приехал. ради меня. господи, Алиса, какая же ты дура.

— он меня не трогал, честно, — уверенно заявляю я после коротких объятий. сейчас ты особенно милый, боишься ранить мои нежные девичьи чувства, хоть и знаешь, что подобные выражения ко мне совсем не применимы. я сильная девочка, я всегда со всем справляюсь. я не она. я никогда ею не буду. она была мягче, слабее, покладистее, но вместе с тем как-то добрее и искреннее. она была настоящей, а я вся соткана из противоречий. скажи честно, ты здесь, потому что я напоминаю тебе о ней? именно поэтому в тебе просыпается желание заботиться обо мне? почему-то эта мысль меня злит. мне хочется, чтобы ты видел меня, а не ее. чтобы ты все это делал ради меня, а не ради нее. закрываюсь в себе, пока мы молча перетаскиваем вещи в твою машину. так же молча принимаю от тебя конфету, лишь коротко кивая в знак благодарности. мы оказываемся в машине, я включаю музыку и отворачиваюсь от тебя, уставившись в стекло. мимо проносится ночная Москва, и мне хочется заблудиться на одной из ее невидимых улочек, где меня никто не найдет. я хочу побыть одна, но вместе с тем не хочу тебя отпускать, вот такой вот парадокс. когда мы оказываемся в квартире, в которой когда-то жили с Алей, я впервые за долгое время решаюсь посмотреть на тебя и вижу на твоем лице отражение той боли, которую испытываю сама. прямо сейчас ты думаешь о ней, и тебе даже не нужно говорить об этом, чтобы я почувствовала. — останешься ненадолго? — вдруг вырывается у меня, и я мысленно чертыхаюсь. — я заварю кофе, — голос пустой, почти безжизненный, и наверное, посмотри я на себя со стороны, мне стало бы грустно, ведь когда-то я была гораздо более жизнерадостной и энергичной. время лечит, так говорят, но мне пока что не удалось в этом убедиться. что-то мне подсказывает, что и ты в это тоже не веришь. прохожу на кухню и начинаю выполнять механические действия, чтобы хоть немного отвлечься. ты садишься на стул, молчишь, по всей видимости боясь сказать лишнего. — все нормально, нет необходимости обращаться со мной, как с фарфоровой статуэткой, — ставлю на стол две кружки и сажусь рядом. — если тебе интересно, мы расстались из-за меня. ему показалось, что я его не люблю, и он решил провести эксперимент, переспал с какой-то телкой из клуба, чтобы я приревновала, устроила ему скандал и все в таком духе, — говорю об этом совершенно спокойно, словно сообщаю тебе прогноз погоды на завтра. — а я его правда не люблю. сейчас мне кажется, что вообще никогда и не любила, — все так же буднично. пожимаю плечами и делаю глоток. — мне не обидно, не больно, не грустно, я вообще ничего не чувствую, Сереж, — твое имя на моих губах звучит особенно ласково, и я снова пытаюсь взять себя в руки. — у тебя когда-нибудь такое было? — не знаю в какой момент меня понесло на откровенные разговоры, ведь есть вещи, о которых я с тобой предпочла бы не говорить, да и это определенно противоречит установке «свести уровень общения к минимуму», но почему-то я не могу позволить тебе уйти. хотя бы еще несколько минут мне хочется побыть наедине с человеком, который меня понимает. — после ее смерти во мне тоже будто что-то умерло, — выпаливаю я, и мне на секунду становится страшно. мы практически ни разу не говорили с тобой о том, что случилось с Алей. мы вообще старались о ней не говорить, потому что обоим было слишком больно. — тебе все еще плохо без нее? — не знаю, зачем я спрашиваю, и не уверена, какой хочу услышать ответ. — я думаю, ты имеешь право двигаться дальше. открыть свое сердце кому-то новому, — отвожу глаза, потому что мне становится стыдно. как будто я говорю об этом, потому что сама на что-то претендую. а еще это, должно быть, звучит не слишком деликатно, но когда меня волновали подобные вещи? я всегда говорю, что думаю. только не о своих чувствах. — это все так странно, — спешу перевести тему, чтобы не выглядеть в твоих глазах глупо. боже, в кого я превратилась? я ведь никогда не была такой уязвимой, для меня это непозволительная роскошь. — ее больше нет, и я знаю, что должна продолжать жить, но я не могу. время как будто замерло, — ловлю твой взгляд и читаю в нем тотальное принятие и понимание. ты знаешь о чем я, ты тоже это чувствуешь. а чувствуешь ли ты, что мы зашли слишком далеко? или может быть слишком далеко зашла только я? может быть я ошибаюсь, когда думаю, что между нами что-то происходит, и на самом деле все это только в моей голове? — я могу приготовить что-нибудь, если ты голоден, — и снова попытка перевести тему. довольно неудачная, учитывая, что готовлю я посредственно, да и еды в холодильнике нет, здесь ведь долгое время никто не жил. все дело в том, что я не умею говорить о том, что у меня на душе. я не умею быть искренней и откровенной, я делаю вид, что мне на все наплевать, но на самом деле я просто недостаточно сильна, а потому предпочитаю закрываться ото всех, чтобы никто не смог меня обидеть. иду по жизни с гордо поднятой головой, но никого не подпускаю достаточно близко. так проще. и это служит очередным подтверждением того, как мы с Алей не похожи.